Однажды в студеную зимнюю пору я из лесу вышел был сильный понос
Решил собрать в одном месте все известные скотинкам версии известного стихотворения Некрасова, отсортированные в порядке от меньшей степени аццкости к большей по мнению скотинок. Банальные варианты люто бешенно отсеяны.
Запасайтесь воздухом, чтоб было чем ржать. Итак…
Однажды в студеную зимнюю пору
Я из дому вышел, посрать на мороз.
Гляжу – поднимается медленно в гору
Парнишка тянущий кобылу за хвост.
– Здорово парнишка!
– Пошел ка ты на х..!
– Ты че материшься?
– А хули пристал?
– Откуда дровишки?
– Сарай разбираем.
Отца, слышь, пиздят,
А я убежал.
В лесу раздавались удары по жопе.
– А что, у отца-то, большая семья?
– Как жрать – так пятнадцать,
Как пиздить – так двое,
Отец мой – последний подонок,
Да я.
Однажды в студёную зимнюю пору
Я из лесу вышел. Был сильный жара.
Гляжу, поднимается медленно в гору
Ахмет Мухамет и немножко дрова.
— Откуда костишки?
— Из леса вестимо.
Отца, слышишь, рубят, а я отвожу.
Однажды в студёную зимнюю пору
Сижу за решёткой в темнице сырой.
Гляжу — поднимается медленно в гору
Вскормлённый в неволе орёл молодой.
И шествуя важно походкою чинной,
Мой грустный товарищ, махая крылом,
В больших сапогах, в полушубке овчинном
Кровавую пищу клюёт под окном…
Однажды в студёную зимнюю пору
Сплотилась навеки великая Русь.
Гляжу, поднимается медленно в гору
Единый могучий Советский Союз.
И шествуя важно, в спокойствии чинном
Нам Ленин великий наш путь озарил.
В больших сапогах, в полушубке овчинном
На путь и на подвиги нас вдохновил.
Однажды, в стyденyю зимнюю поpy
Эльф из лесy вышел – был сильный мороз
Глядит, поднимается медленно в гоpy
Гpyженый моpдоpскими кольцами воз.
Шествуя важно, походкою чинной
Лошадкy ведет под yздцы мyжичок,
В эльфийских штанах, полушубке оpчином
И в варежках по yши, но без сапог.
– Здоpово, мохнатый!
– Стyпай себе мимо!
Уж больно ты гpозен, как я погляжy.
Откyда колечки?
– Из речки, вестимо,
Гоpлyм, слышь ныpяет, а я отвожy.
В лесу раздавались удары по морде,
Всего-то делов – две минуты труда:
С’час Горлум утопит назгула в болоте,
Отнимет колечко, притащит сюда.
– А нафиг вам столько?
– Да спрос то огромный:
Всем гномам, чтоб вши у них не завелись,
На палец, в ноздрю и в пупок Саурону,
И Гэндальфу с балрогом, чтоб не дрались.
– Послушай, мохнатый, как звать тебя?
-Фродо.
-Какой тебе годик?
– Полтинник уж есть.
А где вы живете такие уроды?
– За это – по морде, а можем и съесть.
Не жарко в снегу было лапкам мохнатым,
И Горлум в кустах очень дико орал.
-А Элберет!- крикнул малюточка матом,
Рванул под уздцы и живей зашагал.
Однажды в горячую летнюю пору
Я шел по бархану; был зной очень лют.
Гляжу – поднимается медленно в гору
Hагруженный тяжко двугорбый верблюд.
И шествуя важно, как конь на параде,
Верблюда ведет под узцы бедуин –
В больших чувяках, в долгополом халате,
В высоком тюрбане, а сам – с карабин.
“Салям, правоверный!” “Ступай себе мимо!”
“Уж больно ты грозен, как я погляжу!
Откуда верблюд?” “С каравана, вестимо.
Отец, слышишь, грабит, а я отвожу.”
Вдали раздавался призыв муэдзина…
“А что, у отца-то богатый гарем?”
“Гарем-то богатый, да только мужчины –
Отец мой да я. Задолбались совсем!”
“А как тебя кличут?” “Али Бен Махмудом.”
“А кой тебе годик?” “Аллах разберет!”
“Иди же, шайтан!” – рявкнул он на верблюда,
Рванул за узцы и потопал вперед.
Однажды в студеную зимнюю пору
лошадка со стонами громкими в гору
тащила, пердя, ниибический воз.
И был на дворе, блять, не просто мороз,
а еб твою мать где-то градусов сто.
А рядом парнишка в хуевом пальто
с сосулькой в носу ей кнутом помогал,
другою рукой прикрывая фингал.
– Здорово, парнище!
“Пошел себе нахуй.”
– Ого! Ну ты наглый, блять, я погляжу…
Откуда лошадка?
“Съебись, блять, затрахал.
Отец, слышишь, пиздит? А я отвожу.”
(В селе раздавались свистки конокрада)
– А что, у отца-то большая семья?
“Семья-то большая… А хули те надо?
Ты чо, блять, Малахов? Пиздишь дохуя.”
– Ну ладно, не злись… А как звать тебя?
“Лена.” – Так ты, блять, девчонка?!
“А ты – пидарас!!!”
И рыхлый сугроб приминая коленом,
хлестнула лошадку. И скрылася с глаз.
Однажды в студеную зимнюю пору
Пешком не ходил я, как “лох”, по лесам
На “джипе” своем поднимался я в гору
Вдруг – хворосту воз, из-за угла!
Пошел разбираться. В спокойствие чинном
Лошадку ведет под уздцы мужичок
Он “джипу” слегка зацепил за бочину
Досадно однако за ободранный бок
“Попал ты, козлина! ” “Да ехал я мимо… “
“Да ты и без денег, как я погляжу!
Откуда дровишки? ” “Из лесу, вестимо… “
“Не бойся, я грамотно все развожу!
Не буду по полной “грузить” дровосека!
Зарплату не платят? Большая семья? “
“Семья то большая. В ней два человека
Один из них я, И второй тоже я! “
Я членов семьи посчитать попытался
Сбивался со счету, делил, умножал
Меня тот мужик, ” грузанул” и смотался
А я, как Дурак, все стоял и считал!
Однажды зимою, денек был пpохладен
По Цельсию, гpадусов так соpок два,
Гляжу, поднимается по автостpаде
Машина, котоpая возит дpова.
Hемало в России я видел тpехтонной.
Да что мне тpехтонка! Hе в этом же суть,
А в том, что машину ведет пацаненок,
Котоpый мизинца побольше чуть-чуть.
И я, улыбаясь ему идиотски,
Сигналю, кpичу, от волненья дpожу:
– Откуда везешь дефицитные доски?
– Откуда? Вот этого я не скажу!
В лесу, в глубине где-то, тpеснула хвоя.
Большая сосна покачнулась слегка.
(Там кто-то pаботал электpопилою.)
– Скажи мне, у папы семья велика?
– Семья-то большая. Да мы не стальные
Кpестьянствовать до ночи темной с утpа.
Hас двое с отцом мужиков, остальные –
Аpтисты, писатели, диpектоpа.
Вот так-то чувак. – А как звать тебя? – Вася!
– Василий, скажи, а какой тебе год?
– Шестой, – отвечал мне малютка, pезвяся,
Hажал на стаpтеp и pванулся впеpед.
Как-то раз зимой холодной выглянул я на мороз.
Вдоль забора чья-то лошадь увлекала дряхлый воз,
На возу дрова лежали вперемешку с мужиком.
Вот такой вот груз по склону был лошадкою влеком.
Увидав сию картину, я задумался над ней.
Почему мужик, допустим, не положит в воз камней?
Больше плотность, больше масса, труд лошадки бы возрос,
И она бы согревала окружающий мороз.
Поразмыслив, я увидел что мужик не столь уж глуп.
Для защиты от мороза он упрятался в тулуп,
Рукавицы шерстяные, волчий треух, сапоги –
Не достанется морозу ни руки ини ноги.
Но в мозгу моем другая мысль забрезжила едва:
А откуда этот дядя раздобыл себе дрова?
Как известно, древесина в наше время дефицит.
Не иначе заповедник испохабил, паразит.
Я воскликнул: Стой! Мерзавец! Стой, проклятый браконьер!
Но лошадка испугалась и ударила в карьер.
На возу мужик проснулся, уцепился за вожжу
И послал меня подальше, а куда – я не скажу.
Что мне делать? Грудь расправил, ведро воздуха вдохнул
И семью его родную посложнее помянул.
А мужик мне отвечает, мол, стараться не резон
Мол, в семье два человека, старый хрен отец да он.
Дальше лошадь потрусила, скрылась в голубой дали,
Наш контакт не повлияет на историю Земли.
Но зато про этот случай, у меня укравши суть,
Рассказал поэт Некрасов, изменив размер чуть-чуть.
Однажды я без головного убора
Взял из дому вышел – был сильный мужик
Всю зимнюю пору был пьяный, бесспорно,
И без головного убора кружил.
Засыпаны снегом березы и ели,
Сугробов до жути, как я погляжу,
И даже с похмелья на этой неделе
В лесу наблюдается полный ажур.
Тут же зайчики шорох устроили в норах,
Там белочки подняли блядский свой визг,
Смотрю, как гора поднимается в гору
И медленно яма спускается вниз.
Идет дурачина в тулупе овчинном –
Видать, не по чину бобры и песцы…
Чу! – блядь одинокая шествует чинно,
И, шествуя, держит сосцы под уздцы.
И бляшки, и ляжки, и денег навалом,
Поскольку сияло ебло, как табло.
И будто забрало, раскрыл я ебало,
И, речь заготовив, прищелкнул еблом.
– Здорово, блядина! Откуда деньжата?
– Из лесу деньжата, ох ё ты мое!
– Спецом ли поджаты они иль лежат там?
– Какое лежат там! Отец раздает.
(В лесу раздавались рубли и пятерки)
– А что, у отца-то большая шиза?
– Шиза-то большая, да больно он верткий –
Поскачет по лесу, и сразу назад.
– Куда ж, говорю, ты деньжата вместила?
(В ту пору, признаюсь, сидел без гроша)
– Куда я вместила? В карманы, вестимо, –
И шествует мимо, деньгами шурша.
Стою и вздыхаю, пытаюсь запарить:
– Постой, не плохая ль, случайно ты блядь?
А коли плохая – с такою-то харей
Наверно, опасно по лесу гулять.
Намедни, видала, неслись феодалы –
Видать, феодалы – суровый народ?
– Да что феодалы? Я в рот их ебала
Однажды студеною зимней порой.
Он шествовал важно в пальто дермантинном,
И палкой своей, словно ниндзя, махал.
Я сам тормознул и в поклоне картинном
Приветствовал гада. Я жуткий нахал.
— Здорово, служивый!— «Ступай себе мимо!»
— Уж больно ты грозен, как я погляжу!
А палка откуда?— «Из лесу, вестимо»
— Продашь её мне? —«Я ей сам дорожу!».
(В лесу раздавался топор дровосека.)
— А что, там в лесу ещё много ментов?
«Ментов там не много, лишь два человека,
Волшебные палки стругают из дров»
— Так вон оно что! Значит, вот вы откуда
Берёте себе трудовой инструмент!
«Ты что приебался ко мне тут, паскуда?
Права мне скорей!»- ощетинился мент.
И тут же достал свой свисток из кармана
К губам приложил, попытался подуть.
Но, что-то примерзло в свистке у барана…
Ему удалось только громко бздонуть…
И звук пердежа потревожил округу
Снег градом осыпался с веток берёз.
А белки вдруг стали метаться по кругу
С испуга, конечно, причём тут мороз?
На эту картину так солнце светило,
Инспектор был так уморительно мил,
Как будто все это картонное было,
И я вдруг заржал, как последний дебил!
—Послушай, служивый, ты, бля, ебанулся!!
Какие права? У меня самокат!
Как можно добрей я ему улыбнулся,
Направив с горы свой родной агрегат.
И похуй мне снег, до окошек лежащий,
И зимнего солнца холодный огонь
Сыбнул поскорей. Ведь инспектор пердящий!!!!!!
Пока не дошла до ноздрей моих вонь!
Источник
/Занятия и игры для детей/Стихи для детей
Мужичок с ноготок
Однажды, в студёную зимнюю пору
Я из лесу вышел; был сильный мороз.
Гляжу, поднимается медленно в гору
Лошадка, везущая хворосту воз.
И, шествуя важно, в спокойствии чинном,
Лошадку ведёт под уздцы мужичок
В больших сапогах, в полушубке овчинном,
В больших рукавицах… а сам с ноготок!
«Здорово, парнище!» — «Ступай себе мимо!» —
«Уж больно ты грозен, как я погляжу!
Откуда дровишки?» — «Из лесу, вестимо,
Отец, слышишь, рубит, а я отвожу».
(В лесу раздавался топор дровосека.) —
«А что, у отца-то большая семья?» —
«Семья-то большая, да два человека
Всего мужиков-то: отец мой да я…» —
«Так вон оно что! А как звать тебя?» — «Власом». —
«А кой тебе годик?» — «Шестой миновал…
Ну, мёртвая!» — крикнул малюточка басом,
Рванул под уздцы и быстрей зашагал…
На эту картину так солнце светило,
Ребёнок был так уморительно мал,
Как будто всё это картонное было,
Как будто бы в детский театр я попал.
Но мальчик был мальчик живой, настоящий,
И дровни, и хворост, и пегонький конь,
И снег до окошек деревни лежащий,
И зимнего солнца холодный огонь —
Всё, всё настоящее русское было,
С клеймом нелюдимой, мертвящей зимы,
Что русской душе так мучительно мило,
Что русские мысли вселяет в умы, —
Те честные мысли, которым нет доли,
Которым нет смерти — дави не дави,
В которых так много и злобы и боли,
В которых так много любви!
1861
Опять я в деревне. Хожу на охоту,
Пишу мои вирши — живется легко,
Вчера, утомленный ходьбой по болоту,
Забрел я в сарай и заснул глубоко.
Проснулся: в широкие щели сарая
Глядятся веселого солнца лучи.
Воркует голубка; над крышей летая,
Кричат молодые грачи,
Летит и другая какая-то птица —
По тени узнал я ворону как раз;
Чу! шепот какой-то… а вот вереница
Вдоль щели внимательных глаз!
Всё серые, карие, синие глазки —
Смешались, как в поле цветы.
В них столько покоя, свободы и ласки,
В них столько святой доброты!
Я детского глаза люблю выраженье,
Его я узнаю всегда.
Я замер: коснулось души умиленье…
Чу! шепот опять!
Первый голос
Борода!
Второй
А барин, сказали!..
Третий
Потише вы, черти!
Второй
У бар бороды не бывает — усы.
Первый
А ноги-то длинные, словно как жерди.
Четвертый
А вона на шапке, гляди-тко — часы!
Пятый
Ай, важная штука!
Шестой
И цепь золотая…
Седьмой
Чай, дорого стоит?
Восьмой
Как солнце горит!
Девятый
А вона собака — большая, большая!
Вода с языка-то бежит.
Пятый
Ружье! погляди-тко: стволина двойная,
Замочки резные…
Третий (с испугом)
Глядит!
Четвертый
Молчи, ничего! постоим еще, Гриша!
Третий
Прибьет…
Испугались шпионы мои
И кинулись прочь: человека заслыша,
Так стаей с мякины летят воробьи.
Затих я, прищурился — снова явились,
Глазенки мелькают в щели.
Что было со мною — всему подивились
И мой приговор изрекли:
«Такому-то гусю уж что за охота!
Лежал бы себе на печи!
И, видно, не барин: как ехал с болота,
Так рядом с Гаврилой…» — Услышит, молчи! —
О милые плуты! Кто часто их видел,
Тот, верю я, любит крестьянских детей;
Но если бы даже ты их ненавидел,
Читатель, как «низкого рода людей», —
Я всё-таки должен сознаться открыто,
Что часто завидую им:
В их жизни так много поэзии слито,
Как дай бог балованным деткам твоим.
Счастливый народ! Ни науки, ни неги
Не ведают в детстве они.
Я делывал с ними грибные набеги:
Раскапывал листья, обшаривал пни,
Старался приметить грибное местечко,
А утром не мог ни за что отыскать.
«Взгляни-ка, Савося, какое колечко!»
Мы оба нагнулись, да разом и хвать
Змею! Я подпрыгнул: ужалила больно!
Савося хохочет: «Попался спроста!»
Зато мы потом их губили довольно
И клали рядком на перилы моста.
Должно быть, за подвиги славы мы ждали,
У нас же дорога большая была:
Рабочего звания люди сновали
По ней без числа.
Копатель канав — вологжанин,
Лудильщик, портной, шерстобит,
А то в монастырь горожанин
Под праздник молиться катит.
Под наши густые, старинные вязы
На отдых тянуло усталых людей.
Ребята обступят: начнутся рассказы
Про Киев, про турку, про чудных зверей.
Иной подгуляет, так только держися —
Начнет с Волочка, до Казани дойдет!
Чухну передразнит, мордву, черемиса,
И сказкой потешит, и притчу ввернет:
«Прощайте, ребята! Старайтесь найпаче
На господа бога во всем потрафлять.
У нас был Вавило, жил всех побогаче,
Да вздумал однажды на бога роптать, —
С тех пор захудал, разорился Вавило,
Нет меду со пчел, урожаю с земли,
И только в одном ему счастие было,
Что волосы из носу шибко росли…»
Рабочий расставит, разложит снаряды —
Рубанки, подпилки, долота, ножи:
«Гляди, чертенята!» А дети и рады,
Как пилишь, как лудишь — им всё покажи.
Прохожий заснет под свои прибаутки,
Ребята за дело — пилить и строгать!
Иступят пилу — не наточишь и в сутки!
Сломают бурав — и с испугу бежать.
Случалось, тут целые дни пролетали —
Что новый прохожий, то новый рассказ…
Ух, жарко!.. До полдня грибы собирали.
Вот из лесу вышли — навстречу как раз
Синеющей лентой, извилистой, длинной,
Река луговая: спрыгнули гурьбой,
И русых головок над речкой пустынной
Что белых грибов на полянке лесной!
Река огласилась и смехом, и воем:
Тут драка — не драка, игра — не игра…
А солнце палит их полуденным зноем.
Домой, ребятишки! обедать пора.
Вернулись. У каждого полно лукошко,
А сколько рассказов! Попался косой,
Поймали ежа, заблудились немножко
И видели волка… у, страшный какой!
Ежу предлагают и мух, и козявок,
Корней молочко ему отдал свое —
Не пьет! отступились…
Кто ловит пиявок
На лаве, где матка колотит белье,
Кто нянчит сестренку двухлетнюю Глашку,
Кто тащит на пожню ведерко кваску,
А тот, подвязавши под горло рубашку,
Таинственно что-то чертит по песку;
Та в лужу забилась, а эта с обновой:
Сплела себе славный венок, —
Всё беленький, желтенький, бледно-лиловый
Да изредка красный цветок.
Те спят на припеке, те пляшут вприсядку.
Вот девочка ловит лукошком лошадку:
Поймала, вскочила и едет на ней.
И ей ли, под солнечным зноем рожденной
И в фартуке с поля домой принесенной,
Бояться смиренной лошадки своей?..
Грибная пора отойти не успела,
Гляди — уж чернехоньки губы у всех,
Набили оскому: черница поспела!
А там и малина, брусника, орех!
Ребяческий крик, повторяемый эхом,
С утра и до ночи гремит по лесам.
Испугана пеньем, ауканьем, смехом,
Взлетит ли тетеря, закокав птенцам,
Зайчонок ли вскочит — содом, суматоха!
Вот старый глухарь с облинялым крылом
В кусту завозился… ну, бедному плохо!
Живого в деревню тащат с торжеством…
«Довольно, Ванюша! гулял ты немало,
Пора за работу, родной!»
Но даже и труд обернется сначала
К Ванюше нарядной своей стороной:
Он видит, как поле отец удобряет,
Как в рыхлую землю бросает зерно,
Как поле потом зеленеть начинает,
Как колос растет, наливает зерно.
Готовую жатву подрежут серпами,
В снопы перевяжут, на ригу свезут,
Просушат, колотят-колотят цепами,
На мельнице смелют и хлеб испекут.
Отведает свежего хлебца ребенок
И в поле охотней бежит за отцом.
Навьют ли сенца: «Полезай, постреленок!»
Ванюша в деревню въезжает царем…
Однако же зависть в дворянском дитяти
Посеять нам было бы жаль.
Итак, обернуть мы обязаны кстати
Другой стороною медаль.
Положим, крестьянский ребенок свободно
Растет, не учась ничему,
Но вырастет он, если богу угодно,
А сгибнуть ничто не мешает ему.
Положим, он знает лесные дорожки,
Гарцует верхом, не боится воды,
Зато беспощадно едят его мошки,
Зато ему рано знакомы труды…
Однажды, в студеную зимнюю пору
Я из лесу вышел; был сильный мороз.
Гляжу, поднимается медленно в гору
Лошадка, везущая хворосту воз.
И шествуя важно, в спокойствии чинном,
Лошадку ведет под уздцы мужичок
В больших сапогах, в полушубке овчинном,
В больших рукавицах… а сам с ноготок!
«Здорово, парнище!» — Ступай себе мимо! —
«Уж больно ты грозен, как я погляжу!
Откуда дровишки?» — Из лесу, вестимо;
Отец, слышишь, рубит, а я отвожу.
(В лесу раздавался топор дровосека.) —
«А что, у отца-то большая семья?»
— Семья-то большая, да два человека
Всего мужиков-то: отец мой да я… —
«Так вон оно что! А как звать тебя?»
— Власом. —
«А кой тебе годик?» — Шестой миновал…
Ну, мертвая! — крикнул малюточка басом,
Рванул под уздцы и быстрей зашагал.
На эту картину так солнце светило,
Ребенок был так уморительно мал,
Как будто всё это картонное было,
Как будто бы в детский театр я попал!
Но мальчик был мальчик живой, настоящий,
И дровни, и хворост, и пегонький конь,
И снег, до окошек деревни лежащий,
И зимнего солнца холодный огонь —
Всё, всё настоящее русское было,
С клеймом нелюдимой, мертвящей зимы.
Что русской душе так мучительно мило,
Что русские мысли вселяет в умы,
Те честные мысли, которым нет воли,
Которым нет смерти — дави не дави,
В которых так много и злобы и боли,
В которых так много любви!
Играйте же, дети! Растите на воле!
На то вам и красное детство дано,
Чтоб вечно любить это скудное поле,
Чтоб вечно вам милым казалось оно.
Храните свое вековое наследство,
Любите свой хлеб трудовой —
И пусть обаянье поэзии детства
Проводит вас в недра землицы родной!..
Теперь нам пора возвратиться к началу.
Заметив, что стали ребята смелей,
«Эй, воры идут! — закричал я Фингалу. —
Украдут, украдут! Ну, прячь поскорей!»
Фингалушка скорчил серьезную мину,
Под сено пожитки мои закопал,
С особым стараньем припрятал дичину,
У ног моих лег — и сердито рычал.
Обширная область собачьей науки
Ему в совершенстве знакома была;
Он начал такие выкидывать штуки,
Что публика с места сойти не могла,
Дивятся, хохочут! Уж тут не до страха!
Командуют сами! «Фингалка, умри!» —
«Не засти, Сергей! Не толкайся, Кузяха!»
«Смотри — умирает — смотри!»
Я сам наслаждался, валяясь на сене,
Их шумным весельем. Вдруг стало темно
В сарае: так быстро темнеет на сцене,
Когда разразиться грозе суждено.
И точно: удар прогремел над сараем,
В сарай полилась дождевая река,
Актер залился оглушительным лаем,
А зрители дали стречка!
Широкая дверь отперлась, заскрипела,
Ударилась в стену, опять заперлась.
Я выглянул: темная туча висела
Над нашим театром как раз.
Под крупным дождем ребятишки бежали
Босые к деревне своей…
Мы с верным Фингалом грозу переждали
И вышли искать дупелей.
Источник